Как пить дать

В истории российской словесности Иван Иванович Лажечников остался как прекрасный писатель, поэт и даже педагог — на протяжении многих лет он был попечителем и директором гимназий в Пензе, Казани и Твери. А ещё — как автор выражения «Как пить дать», которое Лажечников использовал в одном из самых своих известных произведений — «Басурман». В романе есть сцена, где один из героев обсуждает аптекаря Антона, слывшего не столько лекарем, сколько отравителем. Это выражение быстро стало крылатым.

«Раз вздумал один здешний барин, старичок, полечиться у него – как пить дал, отправил на тот свет. Да и мальчик, баронский слуга, которого он любил как сына, лишь приложился к губам мертвого, чтобы проститься… тут же испустил дух. Так сильно было зелье, которое Антон дал покойнику».

В истории же Тверской области Иван Лажечников остался как изгнанник, в одночасье лишившийся всех своих заслуг и регалий, как жертва рокового стечения обстоятельств, волею которых не только его карьера, но и мечта оказались сломанными навсегда.

А ведь всё так хорошо начиналось! Родившийся в 1792 году в подмосковной Коломне в семье богатого местного купца, имевшего чин коммерции советника, Иван Лажечников уже с 12 (!) лет служит в Москве — сначала в архиве Иностранной коллегии, а затем и в канцелярии Московского генерал-губернатора. Блестяще начавшуюся карьеру прерывает война: в 1812 году 20-летний Иван отправляется в ополчение и сражается с войсками Наполеона под командованием генерала графа А.И.Остермана-Толстого. Однако и тут фортуна улыбается юноше: его храбрость снискала благосклонность к нему со стороны старого генерала, который после войны приглашает Лажечникова в своё имение в Ильинском. Там Лажечников знакомится с воспитанницей графа — девицей Авдотьей, с которой проживет 30 счастливых лет.   В 1814 году молодой офицер удостаивается ордена св.Анны, а в 1819 году оставляет военную службу и переезжает в Пензу, где получает должность директора училищ Пензенской губернии. Затем несколько лет он работает директором Казанской гимназии, а в 1831 году переезжает в Тверь, где также получает приглашение возглавить гимназию и губернские училища. Здесь он проведёт ближайшие 22 года своей жизни.

К тому времени Лажечников уже давно известен как начинающий писатель  — свои первые «опусы» он опубликовал ещё в юности. Его считали родоначальником русского исторического романа, главные из которых — «Ледяной дом» и «Басурманин» — он написал именно в Твери. Примечательно, что оба романа буквально наполнены приметами тверского быта, местными словечками и типами, которые писатель увидел и услышал на тверских улицах, а также описаниями костюмов. Тверская земля понравилась Лажечникову, и он решил остаться здесь навсегда. Купил себе небольшое имение в Никольском (сейчас это населённый пункт на юго-западе Твери, у объездной дороги) и принялся изучать ставшей родной губернию. Разносторонняя личность И.Лажечникова сказалась здесь в полной мере:  писатель часто бывал в Осташкове, где подружился с семьей купцов Савиных, создавших первую в Тверской губернии пожарную команду, — и сочинил для осташковских пожарных гимн. Позже Лажечников написал гимн для Тверской гимназии и для команды вольноопределяющихся. Надо сказать, что и в Твери писателя любили. Когда Иван Иванович прогуливался вечерами на Трехсвятской, местные жители восторженно приветствовали автора «Ледяного дома». В 1844 году род Лажечниковых был внесен в гербовую книгу родового дворянства Тверской губернии (по тем временам высокая честь), а спустя еще несколько лет Лажечников стал вице-губернатором Твери.

Он прикупил имение Коноплино  (сегодня это резиденция Губернатора Тверской области), которое с тех пор прочно ассоциируется с его именем. Писатель не сомневался, что проведет остаток дней здесь, в благословенных тверских землях, которые он восторженно описывал в письмах знакомым: «Кажется, на этой живописной местности река течет игривее, цветы и деревья растут роскошнее, и более тепла, чем в других соседних местностях…». Здесь же, в Отроч монастыре, в 1852 году Лажечников похоронил свою первую жену, с которой прожил три десятка лет. И здесь же, в Твери, год спустя Лажечников повстречал свою новую любовь, Марию Озерову, которая была младше писателя почти на 40 лет и родила ему троих детей.

Но потом, как принято говорить, что-то пошло не так.  В то время всеми учреждениями «социальной направленности» ведал приказ общественного призрения, работу которого курировал и Лажечников в том числе в должности вице-губернатора. Приказ, кроме управления больницами, богадельнями и учреждениями общественного призрения, исполнял также обязанности губернского кредитного учреждения. Поскольку приказное присутствие – не банковская ячейка, денежные суммы хранились попросту в ящиках, за которыми «смотрели» кассиры и уполномоченные. Разумеется, среди них находились и нечистые на руку люди. Воровство казенных сумм тогда было, как писали в газетах тех времен, «крайне обычным явлением». Однако то, что случилось в Твери, прогремело на всю Россию. Чиновник тверского приказа общественного присутствия Никифоров разработал хитроумную схему воровства казенных денег.

Никифоров был так называемым непременным членом приказа — кроме него там состояли представители дворянства, купечества и крестьянства, сам же Никифоров представлял мещанство. Как выяснилось позже, он подделал несколько заемных билетов государственного банка, по которым приказу отпускались казенные средства, получил по ним деньги, положил в банк на разные счета, а проценты регулярно снимал и оставлял у себя. Никифоров понимал, что первая же ревизия сможет обнаружить недостачу, поэтому действовал хитро: перед очередной проверкой клал в денежный сундук собственные деньги, а потом снова забирал себе. Таким образом он создал целую систему бесперебойного получения казенных сумм на нужды общественного призрения. И сам Никифоров, и несколько его сообщников без устали фабриковали фальшивые заявки, снабжали их поддельными подписями высоких должностных лиц, «прокручивали» полученные деньги в банках, забирали себе проценты… Система работала без сбоев, но в 1850 году Никифоров умер, его подручные оказались не такими осторожными, да и не смогли умерить свои аппетиты. Скоро в банке обратили внимание, что из данного учреждения постоянно приходят требования все новых и новых сумм. Приказ превратился в бездонную дыру, в которую утекали бюджетные средства.
При проверке вышел грандиозный скандал. Выяснилось, что система, по которой чиновники тверского приказа воровали казенные средства, просуществовала 11 лет — с 1839 года, в ней оказались замешаны практически все штатные канцеляристы приказа (в один день было возбуждено 32 уголовных дела). Но главное — выяснилось, что на многих фальшивых требованиях стояла поддельная подпись не кого иного, как писателя и вице-губернатора Тверской губернии Ивана Ивановича Лажечникова. Следствию предстояло выяснить, не покрывал ли Лажечников эту шайку мошенников.
Конечно, понятно, почему Никифоров и его подручные подписывали фальшивые требования именно фамилией Лажечникова. Они понимали, что писатель, человек далекий от земных забот, не очень внимательно проверяет отчетность приказа. В Твери все знали, что Лажечников — человек добрый и рассеянный. Его непрактичность смущала даже его следователей. «Нельзя не привести здесь следующий анекдот, характеризующий самоуверенность Ивана Ивановича, — писал следователь Уголовной палаты Жизневский, который вел дело о растрате. – Когда обнаружилась выдача сумм по подложным билетам, он сказал – «я уверен, что мою подпись никто не подделает». Но вскоре показали ему один билет: Иван Иванович признал подпись на нем за настоящую. Каково же было его удивление, когда ему доказали, что подпись фальшивая!».
Никто не сомневался в том, что Лажечников ни сном ни духом не ведал о всех этих злоупотреблениях. Писатель слыл человеком исключительно честным и благородным. Однако теперь репутация его была безвозвратно погублена. Вспомнили, что и отец Лажечникова в свое время был осужден за растрату и даже заключён в Петропавловскую крепость. Лажечникову поставили в вину и то, что он недостаточно контролировал расходование казенных сумм. Впрочем, все понимали, что в этой скандальной истории, в которую оказались замешаны высшие чиновники губернии (в том числе два губернатора — Бологовский и Бакунин), нужно найти «козла отпущения», самого безответного чиновника, не имеющего особых связей. Кандидатура Лажечникова подходила идеально.
Однако самое страшное для Лажечникова было еще впереди. По тем временам о каждом случае раскрытого казнокрадства докладывалось императору, и он уже судил, кому и как отвечать. Очень скоро на стол императору легла докладная, где перечислялись все высшие должностные лица Тверской губернии, при потворстве которых происходило расхищение казенных сумм. Третьим в этом списке (после губернаторов Бологовского и Бакунина) значилось имя вице-губернатора Лажечникова. Император распорядился, чтобы следователи МВД произвели «начет» — рассчитали для каждого должностного лица казенные суммы, которые были похищены непосредственно во время его управления губернией. Следователи считали несколько месяцев и наконец предоставили отчет. Когда Лажечникову принесли эту бумагу, писателю стало плохо — ему предписывалось вернуть в казну 17 898 рублей, сумму огромную и, для небогатого писателя, в общем, неподъемную.

Примечательно, что из всех фигурантов «дела о тверской растрате» наиболее пострадал именно Лажечников. Губернаторам, которых он замещал, был предъявлен начет на куда меньшие суммы, которые они с легкостью погасили — все российские губернаторы тогда были крупными землевладельцами и весьма состоятельными людьми. Тверской прокурор Николай Оттович Тизенгаузен, который вел дело о растрате, получил должность сенатора. Бывший тверской губернатор Бакунин, при котором и зародилась «система Никифорова», вышел в отставку и написал первый учебник (!) для губернаторов — «Общее управление для всех губерний Российской империи», получивший высочайшее милостивое одобрение. Даже из 90 подследственных, проходивших по этому делу, большинство избежали тюрьмы, штрафов и более того — остались на своих должностях. Скандальную историю о растрате в Твери постарались всячески замять.
А что же Лажечников? А Лажечников стал чуть ли не единственной жертвой, во всяком случае, понес самое серьезное наказание, несоразмерное своей вине. «Можно сказать, он попал в руки шайки грабителей, которая расхищала казенные средства, пользуясь крайним беспорядком, допущенным губернаторами», проницательно заметил один из современников. Но писатель решил отстаивать свое доброе имя. Он нанял адвокатов, которые затеяли судебную тяжбу с целью установить степень участия писателя в махинациях с казенными деньгами. Тяжба тянулась более десяти лет. Все эти годы Лажечников выплачивал непосильный «начёт». Последние суммы он внес буквально за несколько месяцев до смерти.

Его карьера в Твери, да и вообще карьера на государственной службе, была закончена навсегда. В 1854 году Лажечникову передали высочайшую волю — он назначался на незначительную должность в самую настоящую дыру, город Витебск, где ему предстояло прослужить почти десять лет. Перед отъездом он устроил прощальный обед для тверских друзей, встал, чтобы произнести тост, и сказал: «Вот наскучило мне пить сладкое вино, теперь подайте же мне вина горького!». Присутствующие деликатно промолчали. Они понимали, что Лажечникову теперь действительно придется испить горькую чашу. Покидая Тверь, писатель раздарил знакомым свою богатую библиотеку. Следователям, которые составили такой гигантский «начет», он передал труды по римскому праву и (как гласит легенда) подарил учебник математики.
Но главное, главное — и самое горькое для Лажечникова — ему пришлось продать свои тверские имения, в которых он собирался прожить остаток своих дней. И об этом он не переставал жалеть всю оставшуюся жизнь (в Тверь Лажечников более не вернулся). «В мои лета, при моих грустных обстоятельствах и расстроенном здоровье трудно распутывать узлы, которые сплетни, глупость и клевета мне навязали», писал он своему знакомому из витебского уединения. Писатель продолжал тосковать по Твери — с этим городом для него многое было связано. «Думаю о стране далекой, родной… Вдруг пахнул на грудь мою с той стороны теплый, благорастворенный ветерок…», печально признавался он в одном письме. А в другом письме от 31 марта 1855 г. он повторял: «Вспоминаю о Твери, милой, любимой и незабвенной».
Последние годы Лажечников жил в Москве, но ни разу не заехал в Тверь — слишком сильной оставалась его обида на то, что в деле о растрате с особой жестокостью наказали именно его. Однако Тверь не забыла своего писателя. В 1869 году, когда отмечалось 50-летие литературной деятельности Лажечникова, Ивану Ивановичу доставили из Твери юбилейный подарок – хрустальный кубок, на котором были выгравированы стихи, написанные местными стихотворцами. Спустя два месяца Иван Иванович Лажечников умер, оставив такое своеобразное завещание потомкам: «Состояния жене и детям моим не оставляю никакого, кроме честного имени, каковое завещаю и им самим блюсти и сохранять в своей чистоте».

Так закончился роман писателя с Тверской губернией. Роман, в ходе которого русская литература пополнилась несколькими удивительными произведениями. В последние годы, находясь в сильнейшем расстройстве, Иван Лажечников почти не писал. А ведь не случись этой ужасной несправедливости, или будь император чуть более внимателен к персоне человека, назначенного «козлом отпущения», и российская литература наверняка пополнилась бы ещё многими и многими произведениями писателя, влюблённого в Тверскую землю. Как пить дать!