От Корчевы до Конаково

В 1937 году, когда разлилось Иваньковское водохранилище, в зону затопления попал уездный центр Тверской губернии — город Корчева и с ним 110 окрестных деревень. И хотя примерно треть города осталась на суше, все его жители были переселены в близлежащее село Кузнецово Корчевского уезда, ставшее ныне городом Конаково. В наши дни всё, что осталось от Корчевы для потомков – это один-единственный сохранившийся дом купцов Рожденственских да старое кладбище с заросшим фундаментом Казанской церкви. Емельян Пугачев, казак с Дона, никогда не был в этих местах, но отзвуки разожженного им крестьянского восстания долетели до Тверской Губернии, косвенно отразившись и на судьбе небольшого провинциального города.  

Интересна история названия городка Корчева: по легенде, оно появилось в 1767 году во время путешествия по Волге Екатерины II, длившегося целый месяц — с 13 мая по 16 июня. Якобы царица, пораженная красотой местной природы, велела корчевать лес и заложить на месте небольшого села город. От глагола «корчевать» и пошло будто бы наименование города. Однако историческая правда говорит о другом – упоминания о Корчеве встречаются в источниках более ранних, чем путешествие Екатерины. К тому же, как свидетельствуют другие источники, императрица и вовсе не делала остановки  на месте нынешней Корчевы ,  а поплыла сразу в Калязин из-за неожиданно начавшегося сильного ливня. Этот факт подтвержден в дневнике одного из её спутников. Так что более вероятной представляется  следующая версия появления названия городка: рядом с ним протекала небольшая речушка, которая, по мнению историков, называлась «корочевкой» за свою невеликую длину. А раньше частенько села и деревни именовали по названию рек. Так и стало живописное село Тверской губернии Карачевым, а потом сокращенно — Корчевой.

Когда точно появилось само село, никто не знает. Однако существуют исторические свидетельства того, что славянские поселения здесь были еще в восьмом веке — они служили важным звеном, связующим Москву с Дмитровым и Тверь с Кашиным. Первые упоминания о селе встречаются в писцовых книгах и датированы 1540 годом: «…село Карачево, а в нем церковь Воскресенье Христово». По сведениям тверских писцовых книг 1627-28 годов, село Корчева входило в вотчину тверского архиепископа «архиепископа Евфимия тверского село Коръчева на реке на Волге, на устье речки Корочевки, а в нём…».  Однако село Карачево если и существовало во времена Екатерины, то едва ли было приметным. Подобных сёл и селец (отличие сельца от села в те времена состояло в том, что в первых,ввиду крайней малочисленности населения, не было церквей, а в сёлах — были) по берегам волги было рассыпано великое множество.  То ли дело соседние Кимры  — большое богатое село, центр обувного ремесла, крупный торговый узел. Однако 18 октября 1781 года, через 14 лет после своего путешествия по Волге, Екатерина II подписывает указ, согласно которому Корчева получала статус города  с уездом «из отдаленных селений Тверской, Кашинской и Калязинской округи”.

Городу был установлен герб — в верхней части щита, горизонтально разрезанного, Тверской герб, а в нижней в зеленом поле заяц русак. Этот герб свидетельствует о богатстве окрестностей Корчевы: “…в зеленом поле белый… заяц, называемый русак, каковыми зверьками берега реки Волги, на которых сей город построен, отменно изобилуют”. Появление герба также обросло легендами – говорят, что Екатерина II охотилась в данных местах, и на её глазах заяц, убегавший от охотников, перепрыгнул через пень, что и навело императрицу на мысль о будущем гербе города. Однако, как мы уже упоминали выше, никаких достоверных свидетельств пребывания царицы в селе Карачево не осталось, поэтому данная версия так и остается лишь красивой легендой…

Гораздо интереснее, почему именно Корчева была выбрана императрицей в качестве уездного города. Скорее всего, причину надо искать в страхе Екатерины перед новым восстанием (с момента подавления пугечёвского бунта к тому времени прошло чуть более пяти лет) и её попытке укрепить «вертикаль власти» путём делегирования полномочий тем населённым пунктам, которые не скомпрометировали себя «изменой». Исходя из этой логики, Кимры никак не могли претендовать на роль уездного города, поскольку ещё задолго до Пугачёвского бунта, в 1741 году, один из владельцев села Кимры, граф Головкин,  был приговорен к смертной казни за участие в дворцовом перевороте. Приговор, правда, не был приведен в исполнение – графа всего лишь сослали в Якутию. Но доверие в глазах императрицы утратил не только мятежный граф, но и принадлежавшее ему село. Не лучшая ситуация была и с крестьянами, чьё и без того тяжёлое положение усиливалось в Тверской области  плохим плодородием почв и тотальным обнищанием. Из-за этого ещё задолго до Пугачёва крестьяне поднимали бунты и восстания. Например, в 1763 году, после выхода Указа Екатерины Второй о даровании вольностей дворянству, когда пожар восстаний заполыхал в одиннадцати губерниях, в том числе и в Тверской. Вторая волна бунтов прокатилась по стране, не минуя Тверь и близлежащие города, в 1768 году. Крестьянские восстания были жестоко подавлены войсками, что, естественно, не улучшило отношение крестьян к власти,  скрытое недовольство продолжало зреть в народе.  Что же касается собственно Пугачёвского восстания, то императрица не могла не знать, что один из ближайших сподвижников самозванца — бывший каторжник и полковник мятежников так называемый Хлопуша (или Соколов Афанасий Тимофеевич) — родился неподалёку от Кимр, на противоположном от Карачево стороне Волги, в сельце Мошковичи.

Нет, определённо в этих мятежных местах ухо надо держать востро, и уж если кому и жаловать статус уездного центра, то лишь благонадёжным селениям, желательно принадлежащим не каким-нибудь сумасбродным помещикам, а казне.
Именно таким селением и было Карачево, принадлежавшее государственной Коллегии экономии – особому правительственному учреждению, которое управляло землями духовных лиц и собирало с них казённые доходы. Руководство Коллегии назначалось самой императрицей и полностью ей подчинялось. К тому же, в период крестьянских бунтов Карачево — Корчева оставалась оплотом спокойствия. Местные крестьяне никогда не были в крепостном состоянии, поэтому и не было в них великой ненависти к дворянам и помещикам.
Напротив, Корчева конца XVIII — начала XIX века выглядела едва ли не идиллически. Вот как описывала Корчеву дальняя родственница Александра Герцена – Татьяна Кучина, в замужестве Пассек. Она родилась в селе Новоселье, расположенном всего в нескольких верстах от города Корчева, по другую сторону Волги. В своей книге воспоминаний «Из дальних лет», созданной в начале 19 века, Татьяна упоминает и Корчеву: «В то время это был небольшой городок, чуть не деревня, на берегу Волги, в сосновом лесу. Его две улицы с набережной пересекались переулками и были застроены деревянными домиками. Широкая площадь, поросшая травой и цветами, по которой мирно паслись гуси, иногда корова, свинья с поросятами, простиралась до Волги. На площади стоял… каменный собор довольно красивой архитектуры, и тянулись ряды низеньких деревянных лавок с незатейливыми товарами».

Появление уездного горда — пусть даже и в виде Корчевы, уравновесило административно-территориальное устройство Тверской губернии, юго-восточная окраина которой исторически не имела своего уездного центра, поскольку в разное время входила в состав то Тверского, то Кашинского, то Калязинского уездов, но при этом каждый раз оказывалась на окраине, вдали от центральных городов. Волей Екатерины Великой город Корчева стал 12-м уездом в Тверской губернии, что должно было дать толчок экономическому развитию данной территории. Такой подход вообще был правилом императрицы: она старалась каждую волость разделить на примерно одинаковые по площади уезды и где нужно, образовывала новые уездные города. Корчева в этой реформе, можно сказать, вытянула счастливый билет. Присвоение нового статуса, конечно, ускорило развитие поселения – оно стало расти, здесь открылся суд, школа, другие государственные заведения.

Но в 1796 году на престол взошел государь Павел Петрович, тут же принявшийся подвергать ревизии все реформы императрицы Екатерины. Он и «разжаловал» Корчеву – статус города заменил статусом посада. Поводом послужил рапорт тверского губернатора А.В.Поликарпова, в котором говорилось: «город переименован из села, не более тридцати крестьянских домов тогда имевшего, да и суда, следующие по Волге, никогда к нему не пристают для закупки провизии». Его превосходительство предполагал, что Корчева никогда не разрастется до размера города.
Однако в 1803 году новый император Александр Павлович восстановил Корчевский уезд и вернул Корчеве статус уездного города. А через девять лет в истории России впервые появится упоминание о Корчевском ополчении — части Тверского ополчения, выступившего против войск Наполеона в 1812 году. Тверскому ополчению (а точнее, его Кимрско-Корчевской части) было поручено охранять дорогу Петербург-Москва в районе Клина. Доподлинно не известно, в каких сражениях и сколько раз участвовали корчевские ополченцы, но в 1825 году в Корчеве появилась богадельня для «инвалидов» (в те времена это слово означало не калек, а ветеранов) Отечественной войны 1812 года.

С именем Александра II связана и история земской почты в Корчеве. В 1870 году Александр II разрешил земствам выпускать собственные марки в связи с совершенствованием почтовой связи. Корчевский уезд был одним из шести уездов Тверской Губернии, воспользовавшихся данной привилегией, хотя почта здесь была открыта только в 1876 году. На конверт при отправлении письма в другую волость клеилась одна местная марка, а при отправлении в другую губернию – одна местная и одна государственная. «Конаковскому уезду» удалось найти сохранившуюся земскую марку Корчевского уезда номиналом в две копейки – именно такие клеили при отправлении писем из уездного центра в шесть волостных правлений.

Однако всё равно Корчева оставалась самым малонаселенным уездным городом Тверской губернии – число её жителей в лучшие годы едва превышало 3000 человек, хотя некоторые источники утверждают, что к моменту затопления в 1937 году здесь проживало около 4000 жителей.  Жизнь в городе была неспешной и монотонной, крупные города все находились далеко, Кимры так и оставались более крупным и экономически развитым посёлком, так что торговые и рыболовные баржи частенько проплывали мимо Корчевы в Тверь или в Кимры, что не преминул подметить Тверской вице-губернатор и известный писатель Михаил Салтыков-Щедрин, в 1856 году увековечивший Корчеву в «Современной идиллии» такими обидными словами: «Какое может осуществиться в Корчеве предприятие? Что в Корчеве родится? Морковь? Так и та потому только уродилась, что сеяли свеклу, а посеяли бы морковь — наверняка уродился бы хрен. Такая уж здесь сторона. Кружева не плетут, ковров не ткут, поярков не валяют, сапоги не тачают, кож не дубят, мыла не варят. В Корчеве только слёзы льют, да зубами щёлкают. Даже рыба, и та во весь опор мимо Корчевы мчится. В Твери или в Кимре её ловят, а у нас не приспособились».  

В том же 1856 году в Корчеве останавливался писатель Александр Островский, он был ещё более краток в своей оценке города: «30 июня выехали из Твери и ночью  приехали в Корчеву. На перевозе слышали перебранку перевозчика  с кимряком.  В Корчеве делать нечего. 1  июля  выехали  и  приехали  вечером  в  Кимру». Только эти две строчки писатель посвятил городу в своем дневнике, в котором описал путешествие по Верхневолжью.
Обидно, конечно, что оба великих писателей не обратили никакого внимания на происходившую буквально во время их визита и ставшую впоследствии знаменитой историю, связанную с Корчевском ополчением, собранным в 1855 году для участия в Крымской войне и вернувшимся весной-летом 1856 года домой, так и не побывав на поле брани.  Всего Корчева выставила в ополчение, собранное по призыву Николая Первого, более 800 ратников. Они прошли огромный путь от Корчевы до Риги (именно со стороны Балтии император ожидал высадки британского десанта), но пока шли, Крымская война закончилась поражением России, и Корчевское ополчение в полном составе вернулось  домой. В этой истории интересен не столько «боевой путь» ополчения, сколько энтузиазм жителей города, готовых пожертвовать буквально всем ради победы. рестьяне и мещане Корчевы на призыв записываться в ополчение откликнулись с воодушевлением — в отличие от своих помещиков, которым совсем не хотелось отдавать в солдаты свою рабочую силу.

Активнее всего в ополчение записывались мещане так называемых «свободных профессий» — то есть те, у кого не было постоянного заработка, и кто надеялся участием в боевых действиях поправить свои дела. «Сколько было артистов и художников!, — писал пораженный командир Корчевского ополчения полковник Лаврентьев. — Например, пришла записываться (в ополчение) целая волость сапожников, развязных и размашистых, хоть сейчас в барабанщики! А еще пришла артель красильщиков, у которых, при северной белизне тела, лапы были поистине негритянские, в синьке и саже. Маляры и чеканщики, штукатуры и канительщики, ткачи и горшечники». Одним словом, недостатка в желающих встать в ряды ополчения жителей Корчевы не было.
Неудивительно, впрочем, что два великих писателя попросту проигнорировали эту историю. Так уж устроен русский властитель дум — он попросту игнорирует то, что не входит в круг его непосредственных интересов и идей — как с конца 1920-х годов и до своего вынужденного отъезда в 1937 году  из Берлина игнорировал в своих произведениях Набоков-писатель  нацистский режим, который он, разумеется, не мог не замечать.
Но хотя жизнь в Корчеве середины XIX века и впрямь была спокойной, совсем уж захолустной её всё же нельзя было назвать: здесь были образовательные учреждения (высшее начальное училище, мужская и женская гимназии), киоск-лавка «Христианской помощи св.Николая», общество тушения пожаров с дружиной, торговые ряды. Работали социальные заведения — приют, богадельня, две аптеки, принимала пациентов неплохая земская больница.

К 1860 году здесь была развита промышленность – работало семь небольших заводов, включая паточный, пивоваренный, два пряничных и два кирпичных. В 1866 году город обзавелся собственной типографией. В ней производилась печатная продукция только для местных нужд. Основал ее коллежский асессор М.Ф.Преображенский, причем находилась она в его квартире, не имея собственного здания. До настоящего времени сохранилось только одно оригинальное издание этой типографии — небольшая книжечка И. Хавского «Русский простонародный театр. Как бабы в кликуши обращаются» (Корчева, 1868 год).
За последующие полвека Корчева практически не изменилась. О том, каким был город в первое десятилетие  XX века свидетельствует почтовый конверт из коллекции «Конаковского уезда»: на нем содержится только имя адресата и название города — Корчева. Ни улицы, ни номера дома. Зачем, если все и так друг друга знают?

В водоворот больших событий Корчеву снова  втянуло революционное лихолетье – оно, как и Пугачевщина, оставило заметный след в истории городка, став началом его будущей кончины. В ночь с 27 на 28 ноября 1917 г. красногвардейский отряд под предводительством петербургского рабочего Булатова и московского студента Сергеева ворвался  в город, занял почту, телеграф, все правительственные здания, захватил склад с оружием и боеприпасами, разогнал земство и городскую думу.
В 1917 году после того, как власть перешла к большевикам, была в какой-то мере восстановлена историческая справедливость – село Кимры получило статус города и ему был выделен отдельный Кимрский уезд. Однако для Корчевы послереволюционное время стало периодом потерь, город терял свою территорию, статус, значение, привилегии уездного центра. Судьба словно подготавливала город к ожидающим его тяжёлым испытаниям. Корчева была уездным центром вплоть до 1922 года. Затем Корчевский уезд был полностью ликвидирован, и Корчева превратилась в районный центр. В 1935 году, в связи со строительством Волжского канала, центр района переносится в город Конаково, туда же перевозятся некоторые корчевские дома. Они сохранились по сей день на улице Советской, выделяясь архитектурой, свойственной старым уездным городкам. «Исчезла Корчева под волнами, словно сказочный Китеж-град», — восхищенно сообщала районная газета в 1937 году. А с ней исчезли и окрестные села — родина Хлопуши Мошковичи, колыбель Герцена Новоселье и другие.

Единственный оставшийся на месте города дом купцов Рожденственских, расположенный в 20 метрах от берега разлившейся Волги, теперь является местом отдыха для рыбаков и именуется Домом Рыбака. Именно благодаря нему место, где ранее стоял город, до сих пор отмечено на картах. Говорят, что проектировщики Иваньковского водохранилища ошиблись в расчетах, и город можно было сохранить, всего лишь установив небольшую дамбу – прибывшая вода затопила только часть города и не поднялась до предполагаемого уровня в 17 метров. Так или иначе, но Корчева ушла в небытие – о прошлом бывшего уездного центра теперь можно судить только по музейным экспонатам да нескольким сохранившимся старым фотографиям. Бывшие жители Корчевы долгое время хранили красивую традицию – раз в год собираться в Конаково и плыть на теплоходе к останкам родного города, но сейчас живых свидетелей существования затопленного города, наверное, уже не осталось. Известно, что последний сбор уроженцев Корчевы состоялся в далёком 1993 году.